— Кена здесь нет, я — пиратский фрегат! — техник держался на воде лёжа на спине, широко раскинув руки в стороны.
— Шлюпка ты недоделанная, — фыркнула Алиса, — и та с пробитым дном.
Парень быстро заработал ногами и устремился в сторону собеседницы:
— На абортаж! — он уткнулся головой в коленки стоящей Алисы, завёл руки вокруг её ног и упёрся ладонями в ягодицы, — Упс?
— Ну давай уже ремонтом займёмся, — курносая выпускница опустила умоляющий взгляд на дурачащегося напарника, — и так уже полбутона о нас шепчется.
— Ну дай поплескаться, — Кен сел на дно, в таком положении из воды торчала только его голова, — фильтры не часто забивает.
— А-ает, — отозвалось эхо, отразившись от стенок почти пустого резервуара.
Это было квадратное помещение размером в половину волейбольной площадки и пятиметровыми потолками. Обычно тёмное, сейчас оно освещалось прожектором из люка в углу. Алиса не дожидаясь Кена направилась к техническим пазам в противоположной стороне, тот задумчиво волочил за ней ноги, рассекая воду.
— Так? — всю замену решётки произвела Алиса самостоятельно, лишь изредка подтверждая свои действия у стоявшего позади старшего товарища.
— У-гум, — протянул Кен. Он обнял её за талию и едва касаясь легонько поцеловал в затылок, — скорей бы уже Аграп представился.
— Не говори так про прадеда! — Алиса одёрнула его руку и, обернувшись, пронзила взглядом.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
Он имел в виду, что не может дождаться, когда же, наконец, сможет быть с ней открыто. В этом им мешало одно простое, но очень строгое правило: пока у двух лиц жив хотя бы один общий предок, любые отношения между ними запрещены. Алиса смягчилась.
— Я знаю, — она улыбнулась, — мне тоже надоело прятаться.
— Ну как продвигается? — голос Греца донёсся из воротника Кена.
— Уже закончили, — ответил он во встроенный микрофон, — сливай.
Вода стала медленно уходить из резервуара. После того, как в ней побывали техники, её надлежало прогнать через систему повторной дистилляции и очистки. Эта система была глобальной для всего Розового Бутона и очень эффективной: она собирала также влагу из воздуха и мочи экипажа и возвращала в систему почти 99,9% H2O. Впрочем, это означает, что с каждых десяти кубометров воды, что в среднем потреблял экипаж в сутки, десять литров исчезало безвозвратно. Три резервуара медленно пустели в течение почти пятисотлетнего перелёта вплоть до текущего уровня, когда был найден способ пополнять запасы. Если бы этого не произошло, запасы бы уже закончились, а так, вот уже шестьдесят лет поддерживался статус-кво.
Того же нельзя было сказать о чувствах Кена: в нём зрел протест против сложившихся устоев. Он хотел как-то повлиять на ситуацию, но пока не знал как. Коротко попрощавшись с Алисой, он шёл теперь в свою каюту переодеваться в сухое. Там его ждала Зюзанна. Она крепила к карнизу длюннющие занавески собственного производства, коими снабдила уже почти весь корабль, и, узнав сына по шагам, не оборачиваясь встретила его вопросом:
— Знаешь, кто заходил сегодня? — и, выждав немного, сама же ответила, — Наталья! Тебя спрашивала.
— Понятно, — Кен явно не проявлял энтузиазма.
— Ну что понятно? Что тебе понятно? Тебя вообще девушки интересуют или только о книгах своих дурацких думать умеешь? Внуков мне тоже от пиратских рассказов ждать? — она обернулась и, завидев как Кен натягивает на себя прогулочный комбинезон, добавила:
— Опять наружу собрался? Ну знаешь же, что вредно. Да и Сай-фай сегодня, говорят, бушует. Не ходи.
— Не вреднее сигар, уж точно. Да и к тому же это даже нужно, если, конечно, хочешь, чтобы твои пра-пра-правнуки когда-нибудь адаптировались к здешним условиям.
Зюзанна ещё что-то говорила о том, что ей нужны не пра-пра-, а обычные внуки. Кен тем временем раздвинул занавески, за которыми скрывался уродливый люк, портящий по мнению его матери весь интерьер, провернул ручку гермозатвора и проник в шлюзовую.
На время, пока система выкачивала воздух, а вместе с ним и ценную влагу, Кен пристегнул шлем. Когда же отсек наполнился средой извне, он отложил его обратно — дышать атмосферой Росса 128 б он мог и без него. Непривычные человеку концентрации газов вызывали лёгкое головокружение и эффект удушья, но Кену всегда казалось, что здесь ему дышится даже лучше — здесь был ветер. Он шагнул наружу.
Кен облокотился на леера и посмотрел вниз. В свете тусклого красного карлика, навечно зависшего в этом мире в одной точке неба, бесцветные волны Сай-фая, бившие о корпус Розового Бутона, казались желтоватыми. Встреча шестьдесят лет назад с этим бескрайним океаном оказалась главным разочарованием миссии. Во многом наличие у планеты столь схожей на Земную атмосферы и давало надежду найти здесь воду, но переселенцы нашли лишь неорганический океан трииодид-фторида кремния. Или SiFI3, то есть Сай-фай, если прочитать формулу в одно слово.
Впрочем, Кен пришёл сюда не для того, чтобы любоваться стихией. Он ждал появления Шмеля на небосводе — одинокого спутника планеты, отстреленного с корабля перед самым приземлением, и который вот-вот должен был пойти на очередной круг. Бледная точка на дневном небе всегда была хорошо заметна, поскольку в бешенном ритме меняла свою яркость. Кен хорошо знал этот ритм. Повторяющийся каждые полторы минуты цикл мерцания не был хаотичным: казалось, все ускорения и замедления основной частоты, все резкие вспышки через неравные интервалы времени — всё было гармонично, всё связано какой-то внутренней математикой. Но какой? Кен навёл портативный приёмник на спутник: по маленькому экранчику как всегда бежал поток бессмысленных данных.
— Всё надеешься, что Шмель опылит нашу Розу? — на этот раз голос Греца звучал не по рации.
Молодой хранитель естественных наук был ровесником Кена. Считавшийся простоватым, он был единственным на корабле, кто носил очки. Притом без стёкол. Просто потому, что этот аксессуар благодаря земным фильмам ассоциировался с интеллигенцией, и казался ему невероятно стильным. Он занял место у бортика, рядом с Кеном.
— А ты разве нет? — техник убрал приёмник в карман, — меня бесит мысль о том, что он летает вон там, рукой подать; возможно, знает, где наш бутон может раскрыться, но не говорит, а только дразнится.
Розовый Бутон должен был раскрыться в прямом смысле слова. Четырём вертикальным секциям по кругу корабля по задумке конструкторов надлежало после приземления на Росс перейти в лежачее положение, увеличивая площадь колонии. Но сделать это следовало только на суше, а бутон вместо этого болтался на просторах мёртвого Сай-фая.
— Ведь атмосфера здесь не просто так. Должен быть фотосинтез. Может быть, совсем рядом; а мы — тут. Двести семьдесят сардин в железной банке.
— Ну, просто как по мне, так это бессмысленно, — заметил Грец, — всё равно ведь ходовые двигатели переделаны под жизнеобеспечение. Наш дом здесь. Не лучше ли думать о вещах, которые ты можешь изменить? Я чё пришёл-то, — продолжил он, — ужин через пятнадцать минут, пошли внутрь.
— Да-да, конечно, — в мирах, синхронно вращающихся вокруг своих звёзд, всегда день, а потому легко потерять счёт времени. И, похоже, Кен уже давно тут стоял, что было не очень полезно для его лёгких, — идём. Только мне нужно сперва забежать к твоему отцу.
Кен и в самом деле решил сосредоточиться на вещах, на которые повлиять было в его силах и спешил теперь к командору: полчаса перед ужином — практически единственное время, когда его можно было застать не занятым. Минуя дендрарий и десяток трапов между палубами, он, изрядно запыхавшись, всё-таки обнаружил на мостике командора Райнера.
Райнер, превративший мостик в свой личный кабинет, всегда окружал себя множеством женщин. Для них всегда находилось масса мелких поручений: отсортировать бумажки, отполировать стол, разложить или сложить обратно коллекцию китайских фигурок. Это не были красавицы, в основном — дамы в годах. Он не имел к ним сексуального интереса, скорее, ему просто нравилось чувствовать себя среди них отцом нации. Должно быть, он воображал себя эдаким Фиделем Кастро: считал себя невероятно красноречивым; символику хранителей носил, как форму; и обожал подолгу задумчиво дымить сигарой. Для полноты образа не хватало, разве что, окладистой бороды — вместо неё на его лице красовались густые усы, закрученные в форме велосипедного руля.
Сейчас на мостике хлопотали две помощницы, сдувая пылинки с небьющейся посуды, имитирующей фарфор, но все привыкли, что можно обсуждать дела при них, так что Кен обратился сразу к командору. После длительного вступления, сделанного из вежливости, он перешёл наконец к сути:
— В общем, я считаю, надо пройтись по всем директивам и проанализировать их с точки зрения научного подхода.
— Зачем же по всем? Я полагаю, тебя интересует только та, что касается запрета кровосмешения? — командор оторвался от сигары. Похоже то, что о Кене с Алисой шепталось пол корабля, не было преувеличением.
— Ох-ох-ох, — едва слышно осуждающе закудахтали помощницы.
— Эмм… — Кен на секунду растерялся, — но ведь эта директива совершенно нелогична! Сейчас нельзя, а умри завтра старик Аграп (не дай бог, конечно) — и будет можно! Так не всё ли равно: тогда или сейчас?! Это ведь какая-то дремучая племенная архаика, а не наука.
— Ты человек молодой, в тебе страсти кипят. Всё старое поменять, перестроить. Я это понимаю — все через это проходили. Но давай я тебе кое-что расскажу о важности сохранения традиций, — командор любовно потеребил кулон со значком хранителя естественных наук, болтающийся у него на груди.
Он потушил сигару и стал картинно расхаживать, как бы, погружаясь в воспоминания. Было видно, что он не первый раз рассказывает эту историю и явно получает удовольствие:
— Мне было всего пять лет, когда мы прибыли на Росс, но я прекрасно помню тот злополучный день. Более того, я находился в самом эпицентре событий и помню всё из первых уст. Тогда главным хранителем был мой дед, Виктор старший. Первый удар был, когда мы, ещё на подлёте, поняли, что шлёпнемся не в органический океан, а в безжизненную жижу, в состав которой даже водород не входит. Я тогда ещё не осознавал всего масштаба трагедии, но по лицам взрослых понимал, что дело плохо. Дед взял меня с собой на мостик, и здесь, из этого самого кабинета, в окружении главных офицеров, он загрузил данные полёта в Шмеля и запустил его. Здесь же, уже после посадки, мы первые узнали, что Шмель неисправен. Это был второй удар. Видел бы ты лица офицеров! Все, все до единого были в панике. И только мой дед не опустил руки: орден хранителей поколение за поколением передавал фундаментальные знания, не задавая лишних вопросов «зачем», тогда как для нужд экипажа хватало базового образования; и вот — в решающий момент он точно знал, что нужно делать! Именно Виктор старший занялся реформами и переделкой корабля, благодаря которым Розовый Бутон всё ещё способен поддерживать в себе жизнь, хотя не был на это рассчитан изначально.
В тот день я решил, что тоже стану хранителем. Быть может я не понимаю, зачем мы продолжаем хранить те или иные знания и традиции, быть может, мне это кажется нелогичным, но я точно знаю: придёт день и это спасёт нам всем жизнь. Снова.
Когда командор закончил свою притчу имени себя, Кен не удержал в себе свою желчь:
— То-то я смотрю, командор, передавать тёпленькое местечко по наследству у вас в крови. Да, и к слову, раз уж мы заговорили про Греца, разве нормально, что у вас аж трое детей? Да ещё и такой поздний последний? Это ли в духе традиций — сохранять лишних детей?
Помощницы замерли. Это была неслыханная дерзость. Командор, напротив, проявил спокойствие. Он знал свои грешки и умел парировать подобные нападки от куда более влиятельных членов экипажа, чем какой-то техник. По крайней мере, его голос был невозмутим:
— Это эмоции, молодой человек. Но если бы ты удосужился изучить формальную сторону дела, ты бы знал, что голосование и все процедуры по обоим вопросам проходили в полном соответствии с традициями.
— Хорошо, — не унимался Кен, — давайте подойдём к вопросу сугубо с формальной точки зрения. Кровосмешение — вопрос генетический. Вы же, в первую очередь, биолог, верно? Уж вы-то точно должны знать пять законов передачи наследственных признаков Менделя?
— Ну, разумеется.
— Что, все пять?
— Да, все пять. И получше твоего знаем, уж поверь. Ты всё-таки с хранителем разговариваешь, а не абы с кем.
— Очень странно, — Кен оскалился, — потому что их всего три! Даже не знаете сколько их, а называете себя биологом. Как вы можете что-то решать после этого?
— Сучёныш! — небьющаяся пепельница полетела в сторону парня. К чему командор не был готов, так это к подрыву мифа об его интеллектуальных способностях в глазах подчинённых. Его вывело из себя даже ни столько то, что он оказался в дураках, сколько то, что его в принципе посмели пытаться подловить на невежестве в их присутствии, — яйца у тебя зачесались? Тестостерон в голову бьёт, да? Я тебе покажу!
Кен мигом выскочил из кабинета. До ужина в этот вечер он так и не добрался. Вместо этого он попал на наспех созванный дисциплинарный совет, где единогласно был разжалован из техника и переведён разнорабочим в коровник, где и провёл весь следующий день.
С Алисой он со вчера так и не виделся. Он даже не знал, сообщил ли ей кто-нибудь про вчерашний инцидент и меньшее, чего он хотел сейчас на всём белом свете — это попадаться ей на глаза. В каком-то смысле, он был даже рад, что его перевели именно в коровник. Ему не хотелось ни о чём думать, а тупой физический труд позволял ему это делать.
А ручного труда в коровнике требовалось действительно много, потому что этот отдел сформировался уже на Россе и практически не был автоматизирован. Ранее на Розовом Бутоне обитало много различных животных, но перелёт и перестройку пережили только два вида: коровы, как самые полезные животные, от которых зависело выживание людей; и котики, самые бесполезные, но зато горячо любимые и оберегаемые своими хозяевами питомцы. Но если котики находились по разным каютам, то разросшаяся популяция коров теперь занимала территорию всей животнофермы и составляла сорок голов. На них уходило больше половины суточного потребления воды, но зато они давали в день восемь тысяч литров метана. Будучи отфильтрованными системой и охлаждёнными до минус 165 градусов, они пополняли запасы сжиженного метана примерно на 13 литров, что, в свою очередь, при сжигании в переделанных ходовых двигателях давало не только энергию, достаточную для суточного питания корабля, но и порядка одиннадцати литров воды в виде пара, чего было вполне достаточно для компенсации потерь системы очистки. Благо, кислород, необходимый для сжигания метана, переселенцы могли брать из атмосферы в любых количествах.
Ближе к вечеру, когда Кен заканчивал отскребать навоз с пола, к нему заглянула Зюзанна:
— Ах, вот он где, наш герой! Вы только полюбуйтесь на него! Вот надо было тебе ходить умничать, неймётся шило у самого умного.
— Шлы-ы-ык, — Кен работал лопатой.
— Чё молчишь? Стыдно? Пра-а-авильно, что стыдно. А мне как стыдно теперь ты не подумал? Только себя знаешь. И ещё, главное, давай бедного Греца во всех грехах обвинять. Грец-то, в отличие от тебя, таких концертов родителям не устраивает. Он парень толковый: и работает, и о будущем думает, на Алиске носатой, говорят, жениться собирается…
— Шлык, шлык, шлык, шлык…
— …и со всеми здоровается, и родителям помогает. Ты вот в коровнике навоз кидаешь, а он сейчас аудиотеку Виктора старшего разбирает, он ему прадедом приходится. Никто не знал, а он, оказывается, классическую музыку любил. Да у них вообще по этой линии все сплошь утончённые интеллигенты. Вот это семейство, я понимаю!
Кен закончил орудовать лопатой и мыл руки влажным полотенцем:
— Классическую музыку, — барабанило у него в мозгу. Хранители не из тех людей, что имеют тайное хобби, — Классическую музыку.
Он закрыл глаза и представил мерцающую точку Шмеля в небе. Ну, конечно же! Все её перепады частоты, все рывки и метания — всё вставало на свои места. Кен начинал понимать, какую чудовищную ошибку совершил Виктор старший шестьдесят лет тому назад.
Что-то бросив матери в ответ на её порицания, он кинулся бежать в шлюзовую. Вспомнив на полпути, что записи сигнала есть у него в приёмнике, он, наконец, опомнился, и, поймав взглядом ближайшую кладовку с терминалом, заперся в ней. У него были десятки часов записи сигнала со спутника, полторы минуты «Полёта Шмеля» Римского-Корсакова и оставалось лишь правильно вычесть одно из другого. Несколько часов усердных проб и ошибок и по маленькому экрану вновь побежали данные, но на этот раз они уже не были бессмысленными.
Ликуя, Кен побежал по коридорам бутона, в которых к тому времени уже приглушили свет, обозначая ночь. Он приложил манжету к дверному замку спальни Алисы. Код у него давно подходил, чтобы прокрадываться тайком от всех; но в этот раз он не осторожничал, а влетел, как слон, разбудив попутно половину соседей:
— Хе-хей, Алиса! Я нашёл сушу, — он быстро провёл пальцем по экрану портативного устройства и протянул его сидящей на кровати девушке в ночнушке.
Перед взором Алисы мелькали снимки зелёных лесов, лугов, болот, кристаллических полей. Оторопев, она стиснула в объятиях подушку и ждала, что же будет дальше. Кен продолжал:
— Нам больше не нужно прятаться, понимаешь? Там наша колония будет расти, а, значит, больше нет смысла ограничивать трёх и более юродные браки! На одном поколении это не отразится.
— Но… Как мы туда доберёмся? Мы же не на ходу.
— Легко! — Кен запрыгнул на стол и схватил длиннющие занавески (Сюзанна успела побывать и в этой каюте), — мы прикрепим паруса на лепестки роз. Раскрывая бутон мы сможем ловить ветер с нужной стороны. Отныне это не Розовый Бутон, а Роза Ветров — лучший в галактике пиратский фрегат!