Всё было решено.
Андрей в который раз взялся за ручку двери, потом отпустил её и снова прошёлся по своей скромной квартирке. Почему-то посмотрел на шкаф с одеждой. Светлые рубашки висели на вешалках, чистые, выглаженные. Больше он их не наденет. Не только потому, что вот уже три месяца, как толстяк-начальник уволил его из Корпорации и соблюдать дресс-код больше необязательно. И не только потому, что уже на следующей неделе ему нечем заплатить за эту жалкую однушку, и платяного шкафа у него больше не будет. У него не будет куда более важной вещи.
Он вошёл в ванную и посмотрел на свое отражение. Вот оно — то, что он скоро потеряет. От чего избавится. Обычное тело, обычное лицо, обычная неудачная попытка найти себя в этом мире. Сколько раз он стоял тут с опасной бритвой в руке, надеясь, что в этот раз получится? А когда дрожащая рука бросала лезвие, и оно, звеня, падало в раковину, он выходил в кухню, открывал окно и долго стоял на подоконнике, глядя вниз со своего тринадцатого этажа — всем сердцем желая шагнуть, но не способный так поступить. Никто бы не смог. Такова уж сила Инстинкта.
Жизнь была пыткой, но невозможность её закончить была пыткой куда худшей. Сегодня всё кончится. Так будет лучше. Для всех.

Когда Андрей подошёл к Центру Эвтаназии, из дверей навстречу ему вышел молодой парень — лет девятнадцати, не больше. Он шёл странной походкой, будто недавно научился ходить, или отходил после тяжёлой операции. Парень смотрел по сторонам, жадно вдыхал воздух и — Андрей читал, что это один из самых частых симптомов после процедуры — ощупывал свое лицо. Парень засмеялся, закинув голову вверх, и вдруг побежал — свободно, стремительно, как ребенок, которому принадлежит весь мир. Андрей посмотрел ему вслед и вошёл в Центр.
В холле было тихо, как в крематории. Справа раздался кашель — Андрей повернул голову и увидел на пластиковом стуле худого старика с палочкой. Тот кашлял в грязный носовой платок, и по подбородку у него стекала струйка крови.
Андрей зажмурился. Только не сейчас, когда он уже всё решил. Пусть другие борются за место под серым небом мегаполиса. С него хватит.
— Ты на эвтаназию? — раздался скрипучий голос.
Андрей открыл глаза. Старик стёр с подбородка кровь, спрятал платок и теперь смотрел прямо на него. Что-то было в его взгляде такое, что Андрей уже видел раньше. В зеркале в ванной.
Он кивнул.
— Думаешь, буду тебя отговаривать? — старик скривился в неприятной ухмылке. — Нет. Мне… точнее моему телу… осталось меньше месяца. Так говорят врачи, а они всегда преувеличивают.
Он засмеялся и тут же закашлялся снова. Андрей хотел пойти дальше, но старик с неожиданным проворством вскочил, ойкнул, и схватил его за локоть.
— Я желал бы перед смертью показать жизни средний палец! Сказать, что я свободен. Что этот грёбаный инстинкт, что удерживает нас всех, больше не властен надо мной. Нельзя убить себя? Фак!
И старик попробовал продемонстрировать тот самый жест, но его скрюченные от артрита пальцы не слушались.
Андрей вырвал руку и почти побежал вперёд, к лифту.
— Только не передумайте! — кричал ему сзади старик. — Покажем этой жизни, что у нас есть свои права. Пошла она! Пошли вы все!
Он кричал что-то ещё, но створки лифта захлопнулись, и Андрея понесло вверх.
«А каким буду я, когда выйду отсюда?» — подумал он, и его поневоле передернуло.
Сегодня он впервые вышел на четвёртом, на самом главном этаже. Медперсонала тут было больше, чем внизу, но никто не обращал на него внимания. Здесь все уже заранее знали, что он ничтожество, недостойное того, чтобы его замечать; а кто не знал, тому хватало короткого взгляда в одно мгновение, чтобы это понять. Понять, и тут же забыть о его существовании.
Именно такие взгляды были причиной, почему Андрей был здесь. Если ты не уважаешь себя, то это невозможно скрыть. Общество обязательно почувствует твою слабость и вскоре тоже перестанет тебя уважать. Ты превращаешься в пустое место. А здесь это чувствовалось, как никогда. Если кому-то в кошмарах снится коридор из тянущихся к нему рук, то для Андрея настоящей пыткой было пройти мимо десятков безучастных лиц. Он ускорил шаг по коридору в самый его конец — в кабинет Офицера.
До двери Андрей дошёл бледной тенью самого себя: хотелось просто поскорее это закончить. Не только разговор с офицером, а вообще — всё это.
Он вошёл, сел на стул и нацепил на руку детектор, не глядя на человека по ту сторону стола. Показал документы. Начал говорить. Имя. Возраст. Здоровье. Карьера. Причины ухода из жизни. На вопросы он отвечал машинально, команды выполнял не задумываясь. Он не замечал сам себя.
— А что, если вас кто-то любит? — последний вопрос всё-таки дошёл до самого Андрея.
«Любит? Меня?» — Андрей только сейчас понял, что у Офицера Эвтаназии был женский голос. Он поднял голову и встретился с ней взглядом.
Этот взгляд не был похож на те, что были в коридоре. Статная женщина-офицер смотрела ему прямо в глаза. Убранные назад короткие светлые волосы, крутые скулы и широкий лоб создавали строгий, но открытый образ. У неё был участливый взгляд красивой умной женщины.
Но Андрей увидел в нём даже нечто большее. Он увидел надежду. «Надежду на что? Неужели кому-то есть дело до него? Нет, это просто невозможно!»
Кажется, последнюю фразу он сказал вслух.
— Но, может быть, кто-то вас полюбит… когда-нибудь? — офицер неожиданно взяла Андрея за руку.
«Должно быть это какой-то психологический тест, — заключил он, — Да, точно! Последняя проверка, что я иду на это добровольно».
Он медленно убрал руку и попытался выглядеть невозмутимо:
— Плевать. Плевать мне на это. Знаете, ты задумываешься о самоубийстве не тогда, когда тебе плохо от чего-то. О, нет. Когда тебе плохо, ты с этим борешься. Ты задумываешься о самоубийстве, когда тебе уже плевать. Когда не чувствуешь ничего. Совсем ничего.
Но Андрей чувствовал. Причём что-то такое и так сильно, чего раньше никогда не было. Он старался задавить в себе эти мысли и на последующие вопросы отвечал, как можно категоричнее, хотя то и дело сбивался из-за волнения.
Наконец, офицер вручила ему документ, озаглавленный «Финальное решение». Андрей уже хорошо знал его содержание, но все же пробежал глазами по строчкам: «Я… принимаю осознанное и самостоятельное решение… не буду иметь никаких претензий… и понимаю, что моё решение окончально и не подлежит пересмотру…»
Андрей поставил подпись в углу на двух экземплярах, и офицер заверила ее своей. «Яна Железнова, старший Офицер Эвтаназии» — прочел Андрей. Интересно имя. Совсем не вяжется со словами «офицер» и уж тем более «эвтаназия». «Кто она?» — внезапно подумалось ему.
Санитар, скучающий до сих пор в углу, вывел его из кабинета. Переступая порог, Андрей зачем-то обернулся. Он был уверен, что офицер уже занята своими делами — прячет бумаги или что-то пишет — но она сидела за столом и смотрела ему вслед.

— Андрюша, я так и думал, что это будешь ты! — раздался знакомый голос, переходящий в смех, а потом в кашель.
Меньше всего Андрей ожидал увидеть в качестве соседа по палате своего бывшего начальника. Валерий Фёдорович, известный в Корпорации просто как Босс, разжирел ещё больше с момента их последней встречи, еле помещался на кушетке и едва дышал. Глаза за толстыми очками выглядели неестественно выпученными.
Несмотря на физическое превосходство Андрея, морально ситуацией всецело владел Босс:
— Аха-ха-ха! В офисе от тебя не было никакого проку, зато теперь послужишь обществу. В моём лице. Точнее, в своём. Аха-ха!
Андрей лег на свою кушетку и повернулся лицом к стене. Меньше всего в последние минуту жизни он хотел бы слышать надоедливый голос Босса и его вечные придирки.
— Да ладно тебе, Андрюша! Нам же специально дают время перед эвтаназией. Настроиться друг на друга, так сказать! Аха-ха!
Андрей молчал, изучая короткую трещину. Это была прекрасная аналогия его линии жизни — трещина на стене реальности. И эта трещина заканчивалась. Дальше за него пойдёт кто-то другой. Валерий «Босс» Федорович. Хотя, какая разница, кто именно?
— Слышишь, Андрюша? Ты не бойся, моё тело долго не протянет. Сердце, знаешь ли, совсем ни к чёрту. Врачи гарантируют скорый летальный исход! — он закашлялся точно как старик из холла. — А ты, небось, за здоровьем сейчас и не следишь? Исхудал вот. Зря-зря. Ничего, я тебя поправлю…
Он говорил что-то ещё, но Андрей зажмурился и попытался провалиться куда-нибудь внутрь себя, где его не достанет ни противный голос, ни подступающая паника. Он всё решил, всё подписал. Его здесь больше ничего не держало.
«А что, если вас кто-то любит?» — вдруг подумалось ему. Кто это сказал? Яна. Офицер Эвтаназии. Бесстрастная, как сам Центр.
Он вспомнил её лицо, словно принадлежащее героине старых черно-белых фильмов, которые иногда крутили по телевизору на ретроканале.
«Но, может быть, кто-то вас полюбит… когда-нибудь?» Наверняка стандартный вопрос с серого бланка, ничего более. Почему в эти последние минуты, когда его будущее краткосрочное тело, пахнущее чем-то кислым, бормочет с соседней койки, он думает не о скором избавлении от страданий, именуемых Жизнью, а о ней?
— …ты мне скажи, Андрюша, у тебя там всё нормально работает? Ты извини за прямоту, но у меня, знаешь ли, планы. Романтического характера. Аха-ха!
Этого Андрей не выдержал. Он резко сел на кушетке так, что кровь ударила в голову, и крикнул старику:
— Замолчите! Оставьте меня в покое, вы… — он не смог подобрать слово.
На мгновение ему привиделось, что он встает и накрывает лицо Босса подушкой. Накрывает — и удерживает, наваливается всей массой. Тело бывшего начальника напрягается, ноги вытягиваются, дряблые руки пытаются ухватиться за воздух.
Андрея скрючило в немилосердном спазме. Его едва не стошнило прямо на пол. Инстинкт, не позволяющий людям убивать себя, не позволял никому даже помышлять об убийстве другого человека. Ему нужно было зацепиться за что-нибудь, чтобы не сойти с ума. За любое хорошее воспоминание. И такое нашлось — лицо незнакомки Яны Железновой.
В палату вошел санитар.
— Пора, — сказал он.

В комнате эвтаназии их положили на соседние кушетки и облепили присосками. Пока санитар возился с техникой, Яна Железнова зачитывала формальности:
— …и в соответствии с Пунктом 23 параграфа 19, вы будете подвергнуты добровольной Эвтаназии в форме переноса души в выбранное для вас Государством тело, имеющее несовместимые с долговременной жизнью физические недостатки. Вы перестаете обладать любыми правами на Ваше текущее тело и на любые связанные с ним интеллектуальные права. Вы отказываетесь от любых претензий как в адрес нового владельца вашего тела, так и в адрес Центра Эвтаназии и Государства.
— Да давайте уже скорее! — хмыкнул со своей кушетки Босс. — Не терпится сбросить лишних пятьдесят лет!
— Готово! — сказал санитар и, мимолетно взглянув на пациентов, шагнул в сторону.
— А мне… не надо ничего подписать? — спросил Андрей Офицера.
— В этом нет необходимости. Вы уже дали свое финальное согласие.
И она посмотрела на Андрея, но не так, как санитар. Не как на мешок из плоти и крови, из которого сейчас выкурят душу, как лису из норы. Она посмотрела на него, как на человека. Жалкого, запутавшегося, отчаявшегося… но всё-таки человека.
Андрею захотелось спросить её, что она делает после работы. Это было глупо — глупее, чем попытка покончить с жизнью самостоятельно — но мысль засела у него в голове. Да, она Офицер Эвтаназии, жрица на службе у Государства, наделённая правом прерывать одну жизнь и начинать другую, обходя по самой кромке допустимого непреложный Инстинкт. Она — палач и акушер в одном лице. Но…
«Но, может быть, кто-то вас полюбит?..»
«А что, если кого-то полюблю я?» — пронеслось у него в голове.
— Подождите, — сказал он.
— Процедура сейчас начнётся, — сказала офицер. — Вы ничего не почувствуете.
— Подождите, — повторил Андрей и попробовал привстать.
— Нельзя! — санитар сделал шаг вперёд. Офицер остановила его кратким, но повелительным движением руки.
Она подошла к Андрею и сжала его руку.
— Решение, принятое вами, не подлежит пересмотру, — тихо сказала она. — Представьте, если бы вам удалось преодолеть Инстинкт и выпрыгнуть из окна. Тогда вы бы ничего уже не смогли изменить. Нельзя ничего изменить и сейчас. Это принцип Эвтаназии.
Андрей знал, о чём она говорит. Некоторые слова и решения нельзя было взять назад. Но… почему?
— Давайте, отрубайте его! — хрипло сказал Босс. — А то я сейчас отдам концы вместо него. Это ему хочется сдохнуть, а не мне. Так что пошевеливайтесь!
— Дайте мне ещё минуту! — взмолился Андрей.
— Ты проведешь свои минуты в моём теле, — отрезал бывший начальник. И добавил короткое увесистое слово. — Неудачник.
Именно с этим словом Босс уволил его три месяца назад. Именно так называл его хозяин однушки, за которую Андрей больше не мог платить. Именно так называл он сам себя. Но это последнее слово стало последней каплей.
— Я передумал, — выдохнул Андрей.
— Что? — хором произнесли санитар и Босс.
— Вы не можете, — тихо сказала офицер. И внезапно добавила. — Простите.
Андрей готов был поклясться, что в инструкциях и параграфах этого слова не было и в помине. Она выбрала его сама.
Это придало ему сил.
Андрей встал, срывая с себя присоски.
Санитар шагнул к нему.
Всё остальное произошло слишком быстро: взмах руки, чей-то крик, толчок, кувырок — и всё уже было сделано. Теперь Андрею оставалось лишь наблюдать. Он видел, как рама окна приблизилась, поравнялась с ним, а затем и вовсе оказалась за его спиной. Какая ирония — он не мог раньше шагнуть в окно ради прекращения жизни. Но ради выживания Инстинкт это позволил.
Для беглеца это было, словно портал в другой мир: мостовая внизу, фасад типового здания позади, рынок за углом и даже небо — теперь всё выглядело иначе. И дело было не только в ракурсе, он по-другому смотрел на сами вещи. Сколько раз он представлял, как будет наслаждаться последними метрами пути, не в силах ни на что повлиять; теперь же он и рад был вмешаться, но в свободном падении тебе остаётся только наблюдать. Или нет?
«Хвататься за деревья, за ветки — за жизнь!»
Андрей не понял, за что зацепился, содрав ногти в кровь, с чем столкнулся и обо что порезался по пути. Когда он рухнул на землю, он понял лишь то, что жив.
Он посмотрел наверх. Из окна четвёртого этажа торчали головы медперсонала. Головы активно вертелись и что-то выкрикивали друг другу. Яны среди них не было. Это ведь она подсказала ему про окно. Это не могло быть просто случайностью. Андрей испугался, не ждёт ли Яну наказание за то, что она позволила себе слова не по инструкции, но головы в окне стали исчезать, и он понял, что времени не осталось — надо уходить.
Встать оказалось сложнее, чем решить. Всё тело ныло, ноги отказывали, но он всё же поднялся. Должно быть, он что-то себе сломал, но сейчас это было неважно. Андрей вышел на проезжую часть и взмахнул рукой, пытаясь остановить автомобиль, но тот свернул в сторону и, окатив его водой из лужи, уехал прочь. Водители такси часто игнорировали его и раньше, распознавая в нём жалкого червяка по внешнему виду. Чего уж говорить про него теперешнего — грязного, с кровоточащей раной на боку?
Хромая, он кинулся на другую сторону дороги и затем во дворы — к рынку. Санитары высыпали на улицу через мгновение после того, как Андрей нырнул в лабиринты лавочек и навесов. Детвора на улице, веселясь и хохоча, указывала преследователям путь. Теперь Андрея замечали все.

Банка маслин и связка сушёного лука упали на дно рюкзака. Андрей сгружал с полок всё съедобное, что мог найти. Больше одной ночи оставаться в землянке лесника было опасно — он уже заправил бензином лодку у реки и собирался уйти на ней вверх по течению далеко в горы. Он поправил окровавленную повязку на левом боку, ещё раз оглядел крохотное помещение на предмет инструментов полезных для основания лагеря и, удовлетворённый, стал подниматься по ступенькам.
В дверном проёме со стороны крыши сверкнули два сапога и жёстким ударом в грудь, перебив Андрею дыхание, оттолкнули его обратно в землянку. Он распластался на полу, широко раскинув руки и выронив рюкзак, из которого высыпались припасы. Чёрная фигура в поисковом комбинезоне возвышалась на лестнице и заслоняла собой солнечный свет.
— Здесь окон нет, — усмехнулся санитар, не поднимая забрала закрытого шлема. — Прыгать некуда.
Он достал из заднего кармана смирительный хомут, но не торопился его применять. Опытный охотник знал, что загнанного в угол зверя нельзя недооценивать и ждал подкрепления.
Банка маслин, катившаяся по полу, удивительным образом легла аккурат в ладонь Андрея. Он не видел лица санитара, но почувствовал, что тот отвлёкся на банку. Беглец резко дёрнул ногой и слетевший ботинок заставил охотника увернуться от удара. Секундная потеря бдительности, и вот уже вскочивший Андрей, словно игрок регби, одним броском в захвате выволок противника наружу.
Охотник злобно шипел, пытаясь выбраться из-под беглеца, который навалился на него. Банка маслин в руке Андрея описала в воздухе большой полукруг и проломила шлем санитара. Он не собирался убивать его — только оглушить — но Инстинкт откликнулся взрывом головной боли, словно ударили его самого. Санитар сделал несколько судорожных движений ногами и затих. Андрей слышал голоса остальных.
Он схватил весло и побежал к реке. Тут и там между деревьев он замечал чёрные фигуры и ему приходилось менять маршрут. Его окружали. Но Андрей всё-таки смог выйти к реке. У моторной лодки его уже ждали, но там был всего один человек, а позади он слышал шаги десятков людей.
Андрей сжал весло покрепче и приготовился атаковать, но что-то было не так с охотником, который ждал его на берегу. Что-то знакомое виделось в этой фигуре.
Он остановился буквально в десяти метрах от неё. Яна сняла шлем. Андрей опустил руки и понял, что больше не может бежать. И уж тем более не может причинить ей вред.
— Почему вы просто не оставите меня в покое? — спросил он Яну.
— Я бы хотела вам помочь, — ответила она, — но правила устанавливаю не я. И не вы.
Шаги сзади приближались. У Андрея оставалось совсем немного времени, чтобы… Что? Уговорить Офицера Эвтаназии сделать ради него исключение? Разжалобить её? Признаться в любви?
— Я совершил ошибку, — сказал он. — За такое не лишают жизни.
— Когда ошибку совершает самоубийца, именно жизни он и лишается, — тихо ответила Яна. — Принцип Эвтаназии должен быть таким же непреклонным, как Инстинкт. Иначе все бессмысленно.
— Почему вы этим занимаетесь? — спросил он напоследок. — Почему такая… как вы… делаете это?
Яна грустно улыбнулась.
— Сейчас вам трудно в это поверить, Андрей, но я лишь исполняю то, чего хотят люди.
Крики приближались. Тяжёлое дыхание, топот сапог. Ещё несколько секунд…
— Я бы хотел встретить вас при других обстоятельствах, — сказал Андрей.
Его ударили по затылку, и он не расслышал ответ.

Он снова был в Центре Эвтаназии, но теперь его статус явно поменялся. Раньше он был пациентом — слабым, безвольным, трусливым, готовым свести счёты с жизнью, но все-таки пациентом. Послушным членом общества, соблюдающим законы и следующим Инстинкту. Теперь он был преступником, и лежал, связанный по рукам и ногам.
Вокруг стояли несколько санитаров, а на соседней кушетке лежал Валерий Фёдорович. Вынужденная задержка не пошла Боссу на пользу — выглядел он паршиво.
Санитар щёлкнул тумблером, и ауры пациентов стали смешиваться.
Повернув голову, Босс со злобой смотрел на Андрея.
— Хотел украсть моё тело, паршивец, — прошипел он. — Ты не только неудачник, но и вор. Дерьмо…
Когда стрелка индикатора ауры показала сцепленное состояние, Яна подошла к Андрею и сделала укол. Андрей почувствовал слабость и стал терять сознание. Он широко открыл глаза и рот в предсмертной агонии. С последним выдохом душа покинула тело Андрея.

Когда он возродился, что-то было не так. Неправильно. Андрей попробовал пошевелить пальцами рук, но не смог. Он даже не чувствовал, что дышит.
— Вы меня слышите? — раздался голос, словно с другого края Вселенной. Голос Офицера Эвтаназии. Голос Яны.
Он моргнул. Эмоции рождались и гасли внутри него, как сверхновые звезды: надежда, страх, горечь, гнев. Потом нахлынула тошнота и вытеснила всё остальное. Он повернулся набок, и его вырвало.
— Отлично, отлично! Аха-ха! — услышал он знакомый тембр. Свой собственный.
Он увидел самого себя, сидящего на соседней кушетке. Санитары освобождали его от пут, прикасаясь к нему с осторожностью, как к фарфоровой вазе. «Андрей» ощупал затылок, забинтованный бок и скривился:
— Чёрт! Всё-таки попортил тело, паршивец… Ну ничего, это мы переживем. В отличие от тебя.
Он резко встал и с удовольствием потянулся.
— Боже мой, какое приятное чувство снова жить! — он осклабился. — А теперь расскажи, каково это — быть мной?
Андрей ощупал свое лицо. Пальцы с непривычки сбили с носа толстые очки, прошлись по небритым щекам. Он почувствовал двойной, а то и тройной подбородок Валерия Фёдоровича. Теперь это был его подбородок. Его очки. Его тело. Тело, которое скоро умрёт. Как он и хотел.
— После операции вас может немного подташнивать. Так и должно быть, — сказала Яна и поправила ему очки. Он почувствовал её холодные пальцы.
— Тошнота пройдет, а инсульт нет, — ухмыльнулся Валерий Фёдорович в теле Андрея. — Я с самого начала хотел именно твое тело. Найти слабое звено в собственной компании и устроить увольнение — что может быть проще? Твой психотип — уж извини, но мне доступны все данные из отдела кадров — соответствовал потенциальному самоубийце. Осталось только тебя подтолкнуть, аха-ха!
— Подтолкнуть? — только и смог произнести Андрей. Голос был не его, но сейчас это было не важно. Он будто увидел события последних месяцев с новой точки зрения.
— Господи, да я делал ставки на то, когда ты побежишь в Центр Эвтаназии! — рассмеялся Валерий Фёдорович. — А я уже ждал тебя здесь. Остальное сделал ты сам!
Он сорвал с тела последнюю присоску и направился к выходу. Перед дверью он на мгновение обернулся.
— Прощай, неудачник! — сказал он и вышел из комнаты.
Вслед за ним вышло большинство санитаров.
Андрей молчал. Он не мог выдавить из себя ни слова.
— По контракту государство гарантирует вам койко-место и уход в Центре в течение трёх суток, пока вы не свыкнетесь с новым телом, — сказала Яна.
Андрей знал это и понимал — как и то, что охранять его больше никто не будет. Дело сделано, а комфорт жалкого старика никого не интересовал. Старика, променявшего пусть и безрадостную, но жизнь, на скорую смерть от сердечного приступа в угасающем теле.
Теперь в комнате остались только Яна и дежурный санитар.
— Я должна зачитать вам ваши новые права. В соответствии с Пунктом 42 параграфа 13… — продолжила она.
— Вы слышали, что он сказал? — слова вырвались из чужого рта неожиданно. — Он всё подстроил!
И он закашлялся.
Яна промолчала, внимательно глядя на Андрея.
Тишина затянулась.
— Сколько мне ещё осталось?
— Несколько дней, — ответила Яна, — я бы остановила ваши… твои страдания, но Инстинкт не позволит. Я не могу осознанно сделать что-либо с твоим телом, что сократит твою жизнь, — и затем чуть тише, чтобы дежурный не услышал. — Поверь, я пробовала с другими. Это бесполезно.
— Нет-нет, вы не понимаете! Я ошибся. Я больше не хочу умирать.
Яна задумалась. Она повернулась к выходу, обхватила свои локти и нахмурилась. У Андрея осталось слишком мало всего, но он бы многое отдал, чтобы узнать, что у нее сейчас на уме.
— Не уходите, — умоляюще прошептал Андрей.
Кажется, Яна приняла решение. Она резко развернулась к нему, сделала по-армейски выверенный шаг вперёд и со злобой выпалила:
— Да не он это всё подстроил, а мы! Мы с ним, понимаешь? — она топнула сапогом. — Да! Мне приглянулось твоё тело, и мы… с Валерой… решили его у тебя отобрать. А на твою личность мне плевать! Как можно было до сих пор этого не понять? Прощай, неудачник! Мне пора к жениху, будем тестировать его новое тело!
Яна зашагала прочь, потупив взгляд в пол и чуть не срываясь на бег. Дежурный санитар вскочил с места и растерянно смотрел на пациента.
Андрей застонал. Это оказалось слишком для него. Его чужое сердце затрепыхалось. Он широко открыл дряблый рот и захрипел.

Он снова испытал странное чувство, как после укола, запустившего Эвтаназию. Его душа вырвалась из тела, как воздух из дырявого шарика. На мгновение он увидел со стороны тело Босса — посиневшее лицо, скрюченные пальцы, схватившиеся за грудь, рядом суетится санитар. Андрей пролетел сквозь него, потом сквозь дверь и устремился по светлому коридору Центра Эвтаназии.
Он нагонял Яну. А Яна нагоняла уходящего пациента.
— Стойте! — закричал Андрей, но вместо этого то же слово произнесла Яна.
Помолодевший Босс резко обернулся.
— Вы что-то забыли, офицер? — прищурился он. — Еще какие-то формальности? Или вашему Центру нужно еще больше моих денег?
«Она соврала!» — хотел воскликнуть Андрей, если бы мог. «Она соврала, чтобы… убить меня? Зачем?»
Его бесплотная душа хотела приблизиться к Яне, но вместо этого его, как магнитом, потянуло к Боссу. Душа Андрея облаком закружилась вокруг своего прежнего тела, смешалась с его аурой.
Однако войти внутрь его тела он не мог. Место было занято.
Но Босс явно почувствовал его присутствие. Он побледнел и качнулся в сторону. Яна профессионально подхватила его и, усадив на кресло-каталку, стоящее у стены, покатила его обратно в кабинет Эвтаназии.
Андрей бесплотно летел над ними.
— Что… Что происходит? — с трудом выговорил Босс.
— Вас же предупреждали! — укоризненно сказала Яна, — не спешить и остаться на дополнительные исследования после процедуры. Вас тошнит?
Босс кивнул. С него градом лился пот.
— Я вам говорила: после операции это нормально.
Они вошли в кабинет, где дежурный санитар лениво пытался реанимировать тело Валерия Федоровича. В конце концов, этому телу и предназначалось вскоре умереть, так какая разница?
Яна подкатила кресло к кушетке, отстранила в сторону Санитара и, взяв с металлического лотка шприц, сделала лежащему укол прямо в сердце.
Андрей, бесплотно паривший над суетой, резко оказался в теле старика. Его пронзила нечеловеческая боль — сердце, казалось, раскалывалось на куски.
— Приведи помощь, живо! — скомандовала Яна санитару. Тот кивнул и выбежал из кабинета.
Двигаясь быстро и профессионально, офицер подсоединила к молодому телу присоски. Босс в теле Андрея пытался сопротивляться, но его вырвало.
Яна сделала ему укол.

Когда санитар вбежал в кабинет Эвтаназии с подмогой, Молодому человеку в кресле было уже лучше. Он вытер пот со лба и сконфуженно смотрел на испачканную рвотой рубашку. Старик же доживал последние секунды. Он хрипел, силясь что-то сказать Яне.
— Прости, Андрей, — тихо сказала Яна. — Но ты сам хотел умереть. По-настоящему.
— Яна… — прошептал он, и умер.
Или, может быть, это были слова «Я не…»?
— Валерий Федорович, с вами все в порядке? — участливо спросил молодого человека санитар.
— Да, тошнота прошла! — улыбнулся тот. И, после паузы, добавил. — Кажется, наш самоубийца добился своего, аха-ха!
Санитар накинул на тело белую простыню.

Яна проводила пациента до выхода из Центра. Бдительный охранник проверил его новые документы — на них фотография старика в толстых очках была оперативно заменена на приятное лицо молодого человека.
— Всего доброго, Валерий Федорович, — отчеканил охранник, и кивнул офицеру Эвтаназии.
Они вышли на улицу. Дул свежий ветер.
— Мы еще увидимся? — спросил Андрей.
— Слишком рискованно, — ответила Яна. — Пока все уверены, что ты — Валерий Федорович, ты в безопасности. И я тоже.
— Но у врачей случаются романы с пациентами! — улыбнулся Андрей. — Может быть это именно наш случай?
— У врачей, но не у палачей, — нахмурилась Яна. — Ты…
Она осеклась.
Из припаркованного автомобиля к ним вышел водитель в форме. Он недоверчиво взглянул на Андрея.
— Э… Валерий Федорович? — неуверенно произнес водитель.
Андрей кивнул, еще раз посмотрел на Яну и сел в салон.
Машина бесшумно тронулась с места и скрылась за поворотом.

Через полгода глава Корпорации Валерий Федорович сделал Офицеру Эвтаназии Яне Железновой предложение. Она согласилась.