— Здание заминировано! Работают сапёры! — милиционер на ступеньках института нерешительно улыбнулся и протянул руку. — Привет, Артём. Давно вернулся?

— Привет, Паш, — щуплый молодой парень в сером костюме и красном шарфе ответил на рукопожатие. Свободной рукой он приподнял старый довоенный чемодан, привлекая к нему внимание.

— Да вот, только прилетел. Ещё даже дома не был. Правда что ли заминирован? Надолго?

— Да не… балуются. Но сегодня, думаю, уже не поработаешь. Сапёры только выехали. Пока приедут, пока то да сё… А у тебя гербарий на голове.

Артём с третьей попытки смахнул пожелтевший кленовый листок со своих растопыренных рыжих кудрей, из-за чего громко чихнул, придерживая толстые очки:

— Апчхи! А я вот на кафедру хотел забежать, находку принести. Чудом в Союз вывезти удалось. Не проскочу, пока никого нет?

— Не проскочишь. Не положено… Да ещё поездки эти твои: скажут ещё, что шпиона пустил. Будь здоров.

— Ну, давай тогда.

— Ага.

Артём Дротиков быстро зашагал домой, кутаясь в шарф Спартака. Он снимал жильё в трёхэтажной гостинке в том же дворе. От тёплой постели аспиранта-палеонтолога отделяла только детская площадка с беседкой-грибом, тридцать метров грязи и вечно не поддающаяся железная дверь подъезда. Вбежав по лестнице на второй этаж и отперев ключом квартиру, он обнаружил, что его постель была тёплой в буквальном смысле: на кровати лежал Женёк в джинсах и майке Deep Purple.

— А, это ты, Заморыш? — пробормотал сонный Женёк, приподнимаясь. Он поймал растерянный взгляд Артёма. — Заморыш, потому что за моря ездишь. Это мы тебя так прозвали, пока тебя не было. В шутку, конечно.

Он потянулся.

— А я вот у тебя пожил пока. Ну, я же с родителями тусуюсь, а заниматься надо где-то. Да ты не боись! С Красным Октябрём я обо всём договорился: дополнительно хозяйке ничего платить не надо, — он встал с кровати, на которой остались грязные следы башмаков, и поспешил перевести тему. — Ты-то как съездил? Давай, рассказывай, нашёл додинозавров?

Женёк мало что понимал в раскопках. Он был с кафедры современной истории и не особенно знал её раньше даже двадцатого века. Хотя истории действительно умел рассказывать. В основном, конечно, небылицы, и в основном, конечно, девочкам. Впрочем, Артём сейчас был рад любой возможности поделиться новостями хоть с кем-то из коллег:

— Нашёл! И даже привёз! Ща-с, — Артём поставил чемодан прямо на пороге и стал рыться в нём. — Это тебе, кстати, — он протянул Женьку магнитик, который лежал на самом верху.

— Государство Израиль, — прочитал Женёк. — Прикольно. Спасибо.
Артём достал бумажный свёрток со дна чемодана, бережно водрузил его на стол, направил на него лампу, хотя комната и так была залита светом, и, наконец, развернул свёрток.

— Если честно, — растерянно сказал Женёк, — выглядит, как…

— Почти! Это уралит — окаменевшая моча.

— Моча?

— Да. Все знают, что такое копролит, а это вот — уролит. То же самое, только моча. Встречается реже, но тоже бывает. Интересно другое! Этому камушку девятьсот семьдесят миллионов лет. Это ещё до кембрийского взрыва. Тогда на Земле был один огромный континент Родиния и ещё не существовало сложных животных. Ну, мы так думали до вчерашнего дня…

— То есть это всё-таки до динозавров?

— Задо-о-олго! — Артём гордо поднял голову.

— А как он выглядел, этот додик?

— Кто?

— Ну, додинозвр. Сокращённо — додик. Который помочился на камень.

— Этого, если честно, мы не знаем. Мы вообще почти ничего о нём не знаем. Но анализ окаменевших экскрементов косвенным образом уже не раз приводил к большим открытиям… — он осёкся, оглядывая комнату. — А где мои черепа?!

— Спокойствие, только спокойствие! Тут они все, — Женёк сел на корточки и стал шарить рукой за батареей. — Я ж говорю, мы занимались тут много, стол нужен был весь, вот и убрал.

— За батарею-то зачем?! В паутине теперь всё!

Женёк достал и передал Артёму два черепа каких-то гоминидов, размером примерно с кулак хомо сапиенс каждый, и отряхнул джинсы.

— Ну, они смотрят на тебя постоянно… это настрой несколько сбивает.

— Как бы дал! — Артём в сердцах замахнулся черепом.

Женёк, только и искавший предлог уйти, конечно, ни капли не испугался, но притворился, что угроза подействовала, и со словами «понял, понял, ухожу» попятился к выходу, оставив Артёма одного в квартире. Это была однокомнатная гостинка, шестнадцать квадратных метров. Без кухни, но со своим сан-узлом. Артём почти всё время проводил на работе, а дома только спал, поэтому его кабинет в институте был даже более обжитым, чем эта комната. Личных вещей Артёма здесь почти не было: вся мебель была съёмной и допотопной. Даже чемодан он одолжил на время командировки у дворника. Единственное, что выделялось из общей картины, и что не хотелось тут же сжечь — это стул. Он был новый, красивый и с хорошей отделкой: Артём любил говорить, что он ведёт сидячий образ жизни, поэтому главное, чтобы стул был хороший (работать дома тоже иногда приходилось).

Учёный подошёл к окну, из которого открывался вид на парадный вход института. Удалые бойцы, несмотря на совсем не летнюю погоду, в одних тельняшках выгружали здоровенные металлические ящики из военного грузовика, потея и матерясь. Другие, по всей видимости, сапёры, надевали бронекостюмы, доставали из ящиков и обвешивались с ног до головы невесть какими пластинами и устройствами. Скорее всего, секретными. Милиционер Павел сидел в беседке-грибе — охранял периметр.

Удостоверившись, что это точно надолго, Артём решил заняться делами более приземлёнными. Он вытряхнул из чемодана остатки содержимого на кровать. Если не считать сменного белья, здесь была только пара подарков соседям. Он прихватил с собой два самых главных, запер квартиру и поднялся на этаж выше.

— Кто? — отозвалась на звонок Октябрина Ивановна по прозвищу Красный Октябрь.

— Дротиков я.

— А, квартплату принёс? — дверь отворилась и в проёме показалась старушка, закутанная, казалось, в сотню платьев и кружевных платков. — Давай.

— Нет, у меня же на месяц вперёд заплачено. Я просто только с раскопок в Израиле вернулся. Привёз вам, так сказать, гостинец. Свечи прямиком с Иерусалима.

— Свечи, говоришь? — глаза старухи забегали. — А во второй руке чё такое?

Артём показал пластиковый контейнер:

— Это шоколадный пудинг с мацой. Лакомство еврейское. Это для Маргариты Сергеевны.

— Шоколадный, говоришь? — Октябрина Ивановна задумалась. — Ну, давай сюда пудинг, а Марго свечи отдашь.

— Так она же неверующая!

— Давай, давай, — старушка потянула пудинг к себе. — Ничего, что неверующая. У нас свет в доме дурной, свечи в хозяйстве всегда пригодятся, — и, уже закрывая дверь, добавила, указывая на пудинг. — Не протухший?

— Нет. Представляете, у них там вакуумные упаковки делают. Без воздуха то есть. Ничего в них не портится. Можно даже, — дверь перед лицом Артёма захлопнулась, — несколько раз использовать.

Молодой аспирант расценил этот эпизод общения со своим арендодателем, как явно лучше среднего, и, удовлетворённый результатом, сразу же постучал в дверь напротив.

— Открыто.

Он вошёл. У окна с плотными занавесками стояла черноглазая женщина ближе к сорока годам. Она была в розовом домашнем халате, но при этом в туфлях на босую ногу и с химией на голове. Правая рука её прятала маленький театральный бинокль в кармашке халата. Она выглядела оторванной от какого-то важного дела и смотрела на нескладного соседа снисходительно:

— Привет, Артёмка. Чего хотел?

— Маргарита Се… — он вспомнил, что Марго не любила, когда её зовут по отчеству, — се… годня вернулся с экспедиции. Забежал рассказать про успехи и подарки привёз. Вот: свечи израильские!

Маргарита в недоумении подняла бровь:

— Спасибо, Артёмка. Ну, положи там, на тумбу что ли. А что за успехи у тебя?

— Уролит нашли докембрийский. Сразу несколько, представляете? И я даже добился, чтобы один нам отдали. Привёз, вот.

— Это чего такое?

— Технически, — Артём засмущался, — моча окаменевшая. Но не человеческая. До динозавров ещё. Звучит не очень, но это очень важное научное открытие!

— Молодец, Артёмка! — фальшиво сказала Марго. — Как-нибудь обязательно всё расскажешь подробно, — она стрельнула глазами на дверь и, когда гость понимающе вышел, отвернулась обратно к окну.

Дротиков спускался по лестнице не спеша. Ближайшие дни он намеревался подробно всё рассказывать по многу раз, а потому в голове прокручивал варианты, как бы покрасивее и подоступнее описать всю прелесть находки простым людям. Дойдя до своей двери, он поравнялся с дворником, ковыляющим снизу:

— О-о! А мне, это, Женёк говорит, мол, Артём приехал, а я за чемоданом как раз, значит.

Артём впустил знакомого в квартиру и подвинул чемодан к выходу. Валентин Петрович проверяюще пощёлкал замком чемодана:

— Хе-хе, целый, не поломал. Ну, я побежал тогда, да? — он уселся на чемодан и ожидающе уставился на Артёма.

— А я шапочку вам еврейскую привёз! — не растерялся Артём, протягивая головной убор. — Ермолка называется.

— А чё такая мелкая? Ухи даже не прикрыть, — расстроился Валентин Фёдорович, примеряя подарок. — Надо же: такой большой чемодан и такая маленькая шапочка!

— Это сувенирная. Не на улице носить.

— Чё это не носить? — дворник легонько поправлял шапочку на голове кончиками пальцев и вертелся перед зеркалом на двери. Он широко улыбнулся отражению, когда увидел, как аккуратно ермолка закрывает лысину на затылке. И затем, словно опомнившись, посерьезнел в лице, сдернул шапочку с головы и сунул её в карман. — Дерьмо, конечно, китайское! Ну, бывай! Мне во дворе работать надо.

— До свидания.

Если не считать десятка магнитиков для коллег из института, то все подарки были уже розданы, так что дел на сегодня совсем не оставалось. Артём прислушался к ощущениям в животе: нет, есть тоже не хотелось. Тогда он наконец-то снял пиджак, повесил его и шарф Спартака на спинку стула, а сам сел на кровать. Он закрыл глаза, чуть подрёмывая.

«Кап!»

Артём резко открыл глаза и посмотрел на потолок. В ответ с потолка на Артёма посмотрело довольно солидное пятно сырости. Одна крупная капля уже обрушилась на стол, и вот-вот готовилась вторая. Аспирант быстро подскочил к столу, завернул уролит в бумажный свёрток и сунул под кровать: подальше от протечки.

Чертыхаясь про себя тем небогатым набором грязных слов, которые он знал, Артём снова натянул на себя пиджак и вбежал по лестнице на этаж выше.

— Маргарита Сергеевна! — возмущенно восклицал он, стуча в дверь.

— Открыто!

Он вошёл. В комнате никого не было, но дверь из ванны была приоткрыта, там горел свет и оттуда ползла небольшая лужица, собираясь прямо в центре комнаты.

— Вы не могли бы, — негодовал Артём, — как-то поаккуратнее плескаться, что ли! У меня капает!

— Ну капает и капает, — устало донеслось из ванны. — Кастрюльку поставь. Я что ли виновата, что у нас полы дырявые? Живи сам и другим не мешай, Артёмка.

— Вы не понимаете! Та окаменелость, что я вам рассказывал, она же у меня дома сейчас! Это нарушение условий хранения.

— Да что ему сделается, камню твоему, от воды?

— Ну как же, — Артём немного успокоился и сбавил тон, — там же органика. Мы её изучать будем внимательно. А в воде из вашей, простите, ванны, ещё неизвестно какая органика намешана. Если она…

— Ты чего сказал?!

По резко изменившейся интонации Маргариты, Артём сразу понял, что сказал чего-то не того, и замялся. Он услышал сильный всплеск воды, за которым последовал мощный приток в лужу. Вскоре из ванны показалась и сама Маргарита, завёрнутая в полотенце:

— Ты чего сейчас сказал? — она злобно сдула мыльный пузырь с плеча.

— Я, это… — Артём сделал шаг назад, отступая из квартиры на лестницу.

Маргарита двинулась к нему, сначала медленно, но постепенно ускоряясь и переходя на бег. По пути она схватила охапку иерусалимских свечей с тумбы и швырнула в соседа. Артём едва успел подставить руки, чтобы закрыть лицо от удара, и бросился прочь.

— Мочу какой-то ящерицы облизывать готов! — вопила Маргарита, выбегая за ним.

Теперь она метала свечи по одной, стоя в дверях. Всю свою энергию она вкладывала в силу и точность броска, не заботясь даже о том, чтобы нормально придерживать спадающее полотенце. Она метала свечи с целью не покалечить, а убить.

— Моча ящерицы ему нормально! — продолжала визжать Маргарита, когда Артём уже скрылся за дверью своей квартиры. — А из моей ванны вода ему противна! Неизвестно, что намешано. Извращенец!

Подобные возгласы не могли не привлечь внимание Октябрины Ивановны, так что Артём, отряхивающий крошки воска с кудрей, мог слышать за дверью теперь уже два голоса. Один голос сыпал проклятиями, а второй лишь причитал: «батюшки, батюшки».

Артём старался не слушать. На всякий случай он дополнительно закрыл квартиру на дверную цепочку, затем подставил кастрюльку под протечку, уже почти оформившуюся в тонкую струйку, и уселся на стул, слушая стук воды о металл. Последнее, что ему сейчас хотелось, это выяснять отношения. Он решил просто переждать бурю.

К тому времени, как вода почти заполнила кастрюльку, страсти снаружи поутихли, хотя периодически неразборчивое бормотание опять начиналось, когда Октябрине Ивановне попадался кто-то новый из соседей. Артём решил, что пришла пора поменять кастрюльку и сходил с ней в туалет слить воду. Возвращаясь, он почувствовал запах гари. Густой чёрный дым проникал в квартиру с улицы, через толстые щели оконной рамы.

— Да чтоб тебя! — он подошёл к окну и широко раскрыл створки, выглядывая вниз.
Возле дома стоял Валентин Петрович в ермолке и поджигал осеннюю листву, собранную в аккуратные кучки.

— А можно как-то в другое время это всё жечь?! — окликнул его Артём. — У меня тут ценная палеонтологическая находка. Её, по-хорошему, в стерильных условиях надо держать, а из-за ветра это всё ко мне летит!

— Ну что же теперь? — удивился дворник. — Листву не убирать?

В этот момент Артёма обдало особенно крупным клубом дыма, и он, закашлявшись, вернулся в квартиру. Учёный закрыл окно, достал из под кровати свёрток, и вместе с ним заперся в туалете. Он заткнул щель под дверью полотенцем, защищаясь одновременно от дыма, воды, звука, агентов моссада и самого чёрта. Здесь, сидя в темноте на унитазе в обнимку с окаменелостями, ему было на удивление спокойно. Драгоценная находка была при нём и ничто ей не угрожало. Утомлённый с дороги, Артём уснул.

Ученого разбудил грохот в три часа ночи.

— Дротиков! Вылазий!

Артём выглянул из туалета. Входная дверь была приоткрыта, но сдерживалась цепочкой. В проём заглядывал Валентин Петрович:

— Вылазий, давай! — повторил он. — Ты чё там, в туалете сидишь?

— Извращенец! — добавила Маргарита откуда-то сзади.

— В чём, собственно, дело? — спросил Артём, подходя к двери.

— Ты знаешь, кто жил тут до тебя, Дротиков? Иван Демидов тут жил, герой войны, царство ему небесное, — дворник оглянулся на стоящих позади женщин. — А теперь ты, это, какую-то гадость приволок в дом, и вот люди говорят, что, значит, это как будто евреи там нассали. Давай-ка убирай это всё!

— Тогда не было никаких евреев! — возразил Артём. — Это докембрийская урина. Тогда и людей-то не было!

— Я в сортах этого самого разбираться не буду, Артём. Давай убирай просто всё по-хорошему.

— И съезжает пусть! — подала голос Октябрина Ивановна.

— Ну, ты слышал Ивановну. Давай по-хорошему. А то ведь у меня и ружо есть. С солью.

Артём поразмыслил несколько секунд. Не похоже было, что его аргументы кто-то готов был слушать. Он безысходно снял цепочку:

— Ладно, я съезжаю.

— Вот это хорошо! Вот это по-нашему! — Валентин Петрович вошёл в комнату и по отечески похлопал по плечу Артёма. — Сразу видно, интеллигентный человек. Ну, давай, это, полчаса тебе на сборы.

С лестничной площадки донеслось многоголосое улюлюканье. По всей видимости, там собрался весь подъезд. Валентин Петрович продолжал, расхаживая по комнате:

— Ну ты, это, Артём, коль съезжаешь, то без жилья совсем остаешься, так? Я тогда у тебя, значит, стул возьму себе в подсобку на хранение. Агась? — дворник сперва сел на стул, примеряясь, а затем, довольный, встал и потащил его к выходу. — Расступитесь, товарищи!

Толпа не только расступилась, но и начала потихоньку расходиться: смотреть на сборы учёного было уже не так интересно, а вставать рано надо всем. Артём стоял столбом где-то с минуту, копя в себе злость, и вдруг выбежал из квартиры. Он миновал пару зевак на лестнице и нагнал Октябрину у её порога:

— Залог тогда отдавайте! — выпалил он.

— Зало-о-ог? — протянул Красный Октябрь, разворачиваясь. Старушка смерила аспиранта взглядом, выждала издевательскую паузу, и резко скрутила, пожалуй, самую кривую дулю в истории СССР. — Во!

— Тогда знаете что! — Артём кипел.

— Что?

Артём втолкнул старуху внутрь квартиры и сам зашёл следом:

— Тогда я забираю свой подарок! — среди вещей он быстро обнаружил вымытый начисто вакуумный контейнер, схватил его, и гордо зашагал прочь.

— Ууу, паразит! — Октябрина небольно лупила его в след по спине маленькими кулачками. Зеваки не вмешивались.

Артём вернулся к себе, укутался в шарф, с трудом разместил в вакуумном контейнере свёрток уралита и два небольших черепа гоминидов; и с этим нехитрым скарбом отправился в ночь.

Далеко он, впрочем, не ушёл. Институт находился всего в тридцати метрах, так что Артём устроился здесь же, в беседке-грибе. Было прохладно. Минут через пятнадцать его окликнул женский голос с третьего этажа:

— Эй, извращенец! Сидишь? Ты зря сидишь. Смотри! — Маргарита на мгновение скрылась за занавесками и затем снова появилась, уже с телефонной трубкой в руке. — Алло, милиция? Институт заминировали снова! Сегодня утром прям точно! — она повесила трубку. — Понял? Ну сиди дальше, извращенец!

Артём промолчал. Он продолжал сидеть. Если не считать галок, то больше его одиночество этой ночью никто не тревожил почти до самого утра. Когда замаячил рассвет, на улице показался Женёк. Он издалека заприметил Артёма, и, осторожно переступая грязь, направился к нему.

— Ну и денёк сегодня, да? — спросил он, усаживаясь рядом с коллегой.

Артём кивнул, не поднимая головы.

— Слушай, а чего такого важного можно по этой штуке нагадать, — Женёк постучал пальцем по вакуумному контейнеру, — что ты из-за этого всех на уши поставил?

— Что?

— Ну, ты вчера начал рассказывать, мол, окаменевшие экскременты не раз приводили к большим открытиям. Так мне вот интересно, это типа чего, например?

— Ну, — Артём наконец-то оживился, — много чего! Проанализировав состав копролитов, учёные выяснили, например, что входило в рацион динозавров; и какие виды растительности были в то время. Ещё, например, удалось установить когда именно человек перешёл от охоты к животноводству. А в человеческих фекалиях разных эпох мы постоянно находим человеческий белок, представляешь?

— Что же тут удивительного? — Женёк сладко зевнул. — Человеческий белок в человеческом дерьме. Всё логично.

— В том то и дело, что не совсем логично. Туда он мог попасть только через желудок. Понимаешь, покопавшись в собственном дерьме, мы узнали много дерьма о себе, как о виде: выяснилось, что людоедство — это неотъемлемая часть человечества на протяжении всей его эволюции. И речь не только о поедании врагов. Похоже, что и соплеменников тоже.

— Ужас какой!

— Да, — согласился Артём, — а самое страшное, что это также означает, что это всё зашито в нашу природу. Вот мы, казалось бы, такие все из себя умные стали, строим коммунизм. Но что эти семьдесят лет по эволюционным меркам? На самом деле в глубине каждого из нас, как сидела эта тяга сожрать ближнего, так и сидит. Это наше наследие. Реликт, оставшийся от предков. И никак это из нас не вытравить.

— Глубоко, — заметил Женёк.

Во двор с характерным звуком вкатилась милицейская шестёрка и остановилась возле беседки. Со стороны пассажирского сидения вышел человек.

— Здравия желаю! — милиционер Павел нерешительно улыбнулся и протянул руку. — Привет, Артём.

— Привет. Опять разминировать?

— Не-а. Мы по твою душу, — Паша достал какие-то бумаги и ручку. — Антисанитария в съёмном помещении, проникновение в жилище, кража кухонной утвари. Только мне подпись свидетелей нужна.

— И что грозит? — спросил Артём.

— Ну, пятнадцать суток точно. А дальше посмотрим.

— Давайте я подпишу, — сказал Женёк, принимая ручку. Он взглянул на Артёма. — Ну чего смотришь? Я всегда за тебя, ты знаешь. Но если было, то было. У нас по справедлиовости. Чего уж теперь.

— В камере же не холодно? — неожиданно спросил Женёк.

— Нормально, — ответил милиционер.

— Значит, это тебе не пригодится, — участливо заключил Женёк, стягивая шарф с Артёма. — Да и матчи Спартака там не показывают. А я похожу пока.

— Ну, пойдём, — сказал Паша.

Артём молчал. Он поднял взгляд на небо.

— Пойдём, говорю. Не силой же тебя тащить. Мы же не пещерные люди какие, в конце концов.

Звёзд видно не было.