Моя тяжёлая фигура со звонким стуком опустилась на чёрное поле, не оставляя Карлу никаких путей к отступлению. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы полностью осознать своё положение. Я помню, как быстро потускнел его взгляд. — Сдаюсь, — сказал он и впервые протянул мне руку не как противник, а как будущий союзник. До этого момента я никогда не думал, что будет после моей победы в Клагенфурте, но моя жизнь резко разделилась на до и после.

Наверное, моя финальная атака в этом поединке могла бы стать кульминацией какого-то другого рассказа. Это мог бы быть рассказ о мальчишке, который родился в обычной семье на задворках Австро-Венгрии, в небольшом городишке под названием Макарска, что на побережье Адриатики. О том, как этот мальчишка рос совсем без друзей, посвящая всё своё время только книгам и тренировкам, но постепенно прогрызая себе дорогу из одной элитной школы в другую. Поверьте, я мог бы уделить целые главы тому, через какие трудности и лишения мне пришлось пройти на этом пути; ведь у меня не было ни знатного происхождения, ни каких-то особенных способностей к спиритизму или заклинаниям — только упорство и аналитический склад ума. Каких только унижений я не натерпелся от сверстников, но в конце концов это была бы красивая история о том, как мальчик по имени Давид тяжёлым трудом добился успеха и всеобщего признания.

Если бы я был одним из тех ушлых авторов, кому не зазорно писать плаксивые автобиографии, то мой ход ладьёй на d8 в партии против Карла был бы отличным финальным аккордом такой истории. Но мой рассказ совсем не об этом. Он, напротив, с этого хода только начинается:

— Партия, — сказал я и пожал руку Карла в ответ.

Меня окружил водоворот оглушительных аплодисментов. С этого момента я официально отобрался на турнир претендентов. Все, кто был тогда в шахматном клубе Клагенфурта, в одночасье перестали быть моими соперниками. С этой минуты я стал их официальным представителем, и теперь все болели только за меня.

Многие из присутствующих в последствии стали моими секундантами и ассистентами. А некоторые, включая Карла и очаровательную Вланку, впервые в жизни — не побоюсь этого слова — настоящими друзьями.

Первые две недели прошли в праздной эйфории. Мой портрет напечатали в местной газете и я тут же стал знаменитостью: меня узнавали на улицах, желали победы. Всюду со мной разговаривали уважительно, а в бакалее даже подарили пачку сухофруктов — просто так, на удачу. Всё это было для меня в новинку и похоже на сон.

Но сказка первых дней быстро закончилась и началась изнурительная подготовка к турниру. Первым делом меня увезли подальше от людских контактов, чтобы я мог сосредоточиться на занятиях: город предоставил мне маленький домик у озера в горах. Четыре месяца в моём круглосуточном распоряжении была огромная шахматная библиотека, свежий воздух и одиночество. Если не считать диких коз, то единственными посетителями у меня были секунданты, которые привозили продукты и новые шахматные новинки для спаррингов.

Но самое главное, Карл нашёл для меня богатого спонсора, так что теперь у меня был собственный личный манжет. Когда я первый раз его надел, моё сердце буквально замирало от волнения. Я до сих помню звонкий смех Вланки, когда я дрожащими руками пытался вставить в свой манжет пальчиковые волшебные палочки. Разумеется, не той стороной.

Впрочем, вы должны меня понять. Если раньше мне приходилось бронировать время школьного спиритического зала, чтобы просто спросить у духов, что они думают о той или иной шахматной позиции; то теперь они по первому запросу чертили схемы у меня прямо на запястье. Конечно, я разволновался в первый раз.

Манжет в разы ускорил мою подготовку. Духи оказались очень хорошо осведомлены о прошлых партиях моих будущих оппонентов. Я использовал их анализ для разработки тактики под каждого конкретного соперника. Большинство из них не представляли для меня серьёзной угрозы, но были и те, кого я по-настоящему опасался. В первую очередь это был болгарский профессор математики Турнепс, который был известен тем, что просто удушал за доской своей дотошностью. А также испанский гроссмейстер Капибара, чья шахматная слава уступала лишь его же славе кутилы и ловеласа.

Ну и конечно действующий чемпион мира — Уильям Лейбниц, прямой потомок того самого Готфрида Лейбница, изобретателя счётной машины. Отнюдь не молодой Уильям на тот момент продолжал удерживать шахматную корону вот уже 35 лет. Говорят, старик до сих пор при изучении партий полагался только на старые аналитические машины из шестерёнок и шагающих цилиндров. Анализ духов он по-прежнему полностью игнорировал, несмотря на все удивительные прорывы спиритизма в последние годы. Поэтому многие шахматные обозреватели пророчили ему скорую потерю короны, хотя право сыграть с чемпионом нужно было ещё завоевать.

Впрочем, помощь потусторонних сил в моей подготовке тоже не следует переоценивать. Да простит меня неподготовленный читатель, а также моя редактор, которая слёзно просила не углубляться в шахматную теорию, но тут я вынужден сделать небольшое отступление. Я бы ни за что на свете не победил в Клагенфурте, не умей я находить места для человеческих слабостей в спиритических выкладках. Поясню на наглядном примере.

В дебюте королевского коня при игре за чёрных духи называют защиту Дамиано самой слабой защитой. На этот ход они предлагают белым есть пешку с жертвой коня. Если чёрные принимают жертву, то дальше следует атака ферзём на h5, которая затем гоняет короля по всему полю. Если же чёрные не принимают жертву, то белые всё так же идут ферзём на h5, а при попытке закрыться от этого удара пешкой, спокойно едят её конём. Теперь брать коня чёрным нельзя, так как они теряют ладью. У белых выиграно.

Казалось бы, духи чётко дают понять, что защиту Дамиано использовать не стоит, но это был мой самый любимый дебют в школе. Именно потому, что из-за плохой оценки духов его никто из людей не анализировал глубоко. На жертву белого коня я отвечал маленькой хитростью: я ставил ферзя перед своим королём. Этот ход по-прежнему не даёт преимущества, позиция чёрных всё ещё слабая, но она слабая по-другому. Мудрый дух в этой ситуации спокойно бы отступил конём и продолжил бы доминировать в партии. Но большинство моих соперников не проверяли поведение духа конкретно в этой ситуации. Они только знали, что дух полностью уверен в своей победе при любом ответе чёрных. А потому они, дождавшись любого ответа, и не анализируя, что случится через два хода, спокойно продолжали всё ту же идею с ферзём на h5 и взятием пешки конём. И тут-то выяснялось, что теперь после отскока белого коня открывается удар моего ферзя на пешку с шахом. И я не только спасаю ладью, но и съедаю коня.

Такая простая идея работала только в школе Макарски. Но принцип, по которому я находил по-человечески слабые места в теоретических построениях духов, оставался тем же и при моей подготовке к турниру претендентов в Берлине.

♘ Глава вторая ♞

Просторный вестибюль отеля Бристоль наводнили журналисты, меценаты искусств, профессора, маги и просто зеваки знатных фамилий. На открытии крупного чемпионата всегда много посетителей с толстым карманом, ничего не смыслящих в шахматах, но желающих засветиться на статусном мероприятии. Надо отдать должное, бюргеры организовали всё на высшем уровне: участникам поставили широкие столы в центре с подписанными местами, разграничили зоны. Лакеи шныряли в толпе гостей, казалось, хаотично, но на самом деле умело направляли потоки людей. Они сталкивали толстосумов с толстосумами, занимая их друг другом до вечера, а к претендентам подпускали лишь ценителей игры.

Пресс-конференция должна была вот-вот начаться, и все уже были на месте, включая Турнепса и Капибару. И только один стул рядом со мной ещё пустовал. Это был игрок, которого включили в состав в самый последний момент. Даже его имя было не напечатано, а аккуратно вписано тушью: «‎Томас Жаскер».‎

Я, конечно, читал об этом неординарном заносчивом британце, возомнившим себя лучшим игроком на свете; но текст на бумаге не способен передать всей противоречивости впечатления, что он производил при личной встрече. Он, конечно же, не опоздал — ни в коем случае! Но явился ровно за мгновение до того, когда это можно было бы счесть уже возмутительным. Его безупречно скроенный дорогой классический костюм был идеально чист и наглажен, но почему-то всё равно сидел на этом невысоком и слегка пузатом джентльмене по-издевательски неряшливо. Золотые пуговицы жилета топорщились полукругом, а шею обрамлял со вкусом подобранный галстук-платок.

Жаскер вошёл в холл через вращающиеся двери. Он волочил перед собой ненормального размера кожаный саквояж, явно тяжёлый. Двое швейцаров мигом бросились к нему помочь с багажом, но Жаскер жестом отогнал прислугу. В этом поступке не было благородства, оно было наполнено скорее каким-то пренебрежением, нежеланием давать притронуться к своим вещам. В этом была вся сущность Жаскера: к его манерам никогда нельзя было придраться, но всегда оставалось послевкусие, словно тебя всего оплевали.

Когда британец занял стул рядом со мной, я почуял резкий микс виски и одеколона. Он сразу же попросил слово. Взгляд Жаскера невозможно забыть, ведь он никогда не менялся: с прищуром, почти косой. Брови всегда едва приподняты, а волосы взъерошены. Неизменную ухмылку венчали прокуренные усы шеврон:

— Уважаемая публика! — низким голосом начал он, когда подали микрофон. — Я рад оказанной мне чести сыграть в этом турнире, но его финансовые условия унизительны для участников. Если шахматный мир хоть сколько-нибудь ценит своих лучших гроссмейстеров, то шахматный мир сможет обеспечить таким же денежным вознаграждением всех претендентов, а не только победителя. В противном случае от участия я отказываюсь.

Парадоксальная вещь. В целом же это очень правильные слова, и даже выгодные мне, как участнику. Выскажи ту же самую мысль Турнепс, все бы поразились глубиной мудрости профессора. Прозвучи это из уст горячего Капибары, и толпа восхищалась бы смелости молодого сердца. Но когда это говорил Жаскер, все про себя лишь отметили, какой же он ушлый гад и паскуда. Отметили, но ничего не сказали. Потому что по существу Жаскер сказал всё правильно.

Пресс-конференция быстро закончилась, а турнир отложили на четыре дня, чтобы найти спонсоров. Эти четыре лишние дня в Берлине я не покидал пределов отеля. Надо сказать, что скандал вокруг мероприятия только увеличил количество томных немок в вечерних платьях, желающих завести знакомства с интеллектуальной элитой. Каждый вечер во время ужина в ресторане я наблюдал, как Капибара лихо ухлёстывал за очередной легкомысленной девицей, а то и за двумя сразу. После чего уводил хихикающих спутниц в номера. Честно говоря, глядя на молодого поджарого испанца, который умело жонглировал образами галантного кавалера и раскрепощённого нахала, я могу понять этих женщин.

А вот кого я не могу понять, так это тех, кто уходил с Жаскером. Он тоже находил себе пару каждую ночь, но лицезреть это было скорее противно. Каждый вечер, подхватив девушку за талию, он как будто специально проходил с ней мимо нашего с Вланкой столика. И обязательно замедлялся, чтобы заглянуть своим ухмыляющимся взглядом мне в глаза. Как будто то ли хвастался, то ли намекал на что-то. Так или иначе, у нас с Вланкой были исключительно деловые встречи: за ужином мы обсуждали неочевидные продолжения новоиндийской защиты, потому что я ни на секунду не переставал готовиться.

К моменту, когда нашлись спонсоры, готовые оплатить весь призовой фонд, и когда турнир смог наконец-то начаться, я был готов во всеоружии. Но Жаскер не перестал меня раздражать. Он выдумал новую забаву. Теперь он каждый игровой день демонстративно тащил свой здоровенный саквояж в комнату отдыха и ставил его на самое видное место. Разумеется, во время игры нельзя пользоваться личными манжетами или другими устройствами, но никто не запрещает уходить в комнату отдыха и трогать там свой саквояж. Он ничего не доставал из него, а просто поглаживал его кожаные стенки, но делал это так часто и нарочито, что выводил соперника из психологического равновесия. Опять же: ничего запрещённого в этом нет. Но бесило неимоверно.

Он проделал это трижды со своими первыми противниками и одержал верх во всех партиях. Это были не самые сильные игроки, но на четвёртый день, когда играть предстояло со мной, он попросту не явился. Я два часа скучающе барабанил пальцами по столу, пока его время истекало.

Позже я узнал, что Жаскер дал интервью о том, что, дескать, уровень этого турнира слишком низок для него, и что он решил не продолжать. Деньги за участие он, конечно, всё равно получил. И хотя во всех последующих матчах ему формально засчитали поражение, фактически он уехал непобеждённым.

Когда источник раздражения исчез, я заиграл в полную силу. У меня началась замечательная серия побед. Я до сих пор считаю Берлин одним из моих лучших турниров. Только в матче против Турнепса я упустил победу, позволив ему засушить игру до ничьи. И чуть было не потерпел разгром от Капибары. Меня спал только его грубый зевок в эндшпиле. Но всё же по очкам я занял первое место в общем зачёте.

Представьте же эмоциональные качели, которые мне пришлось пережить, когда на следующее утро я узнал из газет, что на матч за звание чемпиона мира я всё равно не еду. Выяснилось, что досрочно покинув турнир претендентов, Жаскер попросил подать ему карету и отправился в замок Лейбница, чтобы напрямую вызвать его на поединок. Старик тяжело болел брюшным тифом, но согласился. И проиграл. По большому счёту хитрый Жаскер просто вовремя подобрал шахматную корону, уже выпадающую из слабеющих рук Лейбница.

Никаких слов не хватит, чтобы описать ту ярость, что охватила меня. Скажу лишь, что Бристоль выставил мне счёт на 175 марок за разрушенный номер.

На мгновение у меня даже появилось желание бросить шахматную карьеру, и только поддержка друзей остановила меня тогда. Я безмерно признателен всем, кто был со мной рядом в те дни. Спасибо вам огромное. И в особенности — моему прекрасному секунданту Вланке. Именно тогда она впервые предложила мне начать писать эти мемуары, а впоследствии стала моим редактором. Так что пользуясь случаем, выражаю ей отдельную благодарность: то, что этот текст имеет хоть сколько бы то ни было читабельный слог, полностью её заслуга.

♗ Глава третья ♝

После смерти Лейбница, Жаскер не спешил рисковать короной. Он делал много громких заявлений, но всякий раз ставил немыслимые условия, чтобы не встречаться с по-настоящему серьёзными противниками. За двенадцать долгих лет он выходил на чемпионский матч всего дважды. Один раз, когда из турнира претендентов на чистом везении отобрался гроссмейстер, совершенно того не заслуживающий, но крайне удобный для Жаскера. И один раз против Капибары, когда тот вернулся из месячного загула и запоя. Когда же в турнире побеждал Турнепс или кто-то из молодых, Жаскер всегда находил способ сорвать встречу.

Мне же хронически не везло. Я всегда показывал стабильную уверенную игру, но постоянно болтался между второй и третьей строчкой рейтинга. Когда же спустя двенадцать лет и шесть турниров претендентов я наконец-то вновь завоевал право сразиться с чемпионом, Жаскер ожидаемо выкатил нелепые условия.

На этот раз он настаивал, что титул останется за ним не только в случае ничейного результата, но и при минимальном счёте в мою пользу. Так что для победы по таким правилам я должен был победить с перевесом как минимум в два очка из двадцати партий. Абсурдное требование для затягивания переговоров, но я сразу согласился, чтобы спутать ему карты.

Матч назначили через месяц в Санкт-Петербурге в доме Зингера. Новость быстро облетела весь мир и был собран рекордный призовый фонд. Русские даже не поскупились нанять самого Капибару в качестве комментатора. Ажиотаж был астрономический.

Я же подошёл к подготовке максимально серьёзно. Я поселился в тот же домик у озера в горах близ Клагенфурта, что и много лет назад, и в одиночестве обложился анализом наиболее мощных из открытых за последнее время духов. Удивительно, но аналогия про Давида и Голиафа пришла мне в голову только сейчас. Мальчик Давид, родившийся в обычной семье на задворках Австро-Венгрии, и всю жизнь прогрызающий себе дорогу трудом, готовился сразить своего Голиафа — заносчивого богатого британца, возомнившего себя лучшим игроком на свете.

Через месяц я был готов, как никогда. Россия встретила меня колким дождём, холодным ветром и слякотью на дорогах. Впрочем, любоваться красотами северной столицы у меня всё равно не было ни времени, ни желания. Глубоко кутаясь в сюртук и шарф, и совсем не глядя по сторонам, я быстро выпрыгнул из поезда в карету, а затем из кареты сразу в главный вход мероприятия. Я поднял глаза только в главном фойе и сразу же столкнулся со знакомым ухмыляющимся взглядом:

— Рад встрече, — приветствовал меня Жаскер так учтиво, насколько это только было возможно сквозь прокуренные усы, но в ответ мне хотелось лишь плюнуть в его рожу.

— Взаимно, — подыграл я ему. И мы разошлись каждый к своим ассистентам, как ни в чём не бывало.

На этот раз матч начался вовремя. Почти три недели я каждый день, кроме выходных, просыпался в семь в своём имперском люксе на последнем этаже, принимал контрастный душ, завтракал блинчиками или пельменями с редькой, и тут же спускался играть. Жаскер не изменял себе и по-прежнему приносил в комнату отдыха свой чёртов огромный саквояж. И по сто раз бегал его навещать во время моих ходов. Но в остальном он был совершенно невозмутим. Я же не покидал доску и по шесть часов усердно бился над позицией. Но раз за разом схватка заканчивалась ничьей. Где-то мне не хватало одного темпа, где-то пол пешки преимущества, а где-то – простого везения, но добиться результативного исхода никак не удавалось. Вечером я отправлялся в номер допоздна читать заметки секундантов, сделанные по ходу игры, чтобы утром начать всё сначала.

Это была самая изнурительная серия ничьих в моей жизни, и никаких подвижек в ней не намечалось.

♖ Заколдованная глава ♜

Эти строки я пишу без редактора, так что заранее прошу прощение за косноязычество. Я не хочу, чтобы она знала мои мысли. По крайней мере пока. Поэтому эта страница заколдована от прочтения.

Я измучился. Может, ну это всё?

В общем, ладно. Себе врать незачем. Конечно, у нас с Вланкой не только деловые встречи. Похоже, я в неё влюблён. Даже не похоже, а точно.

Короче, сегодня я и̶м̶е̶л̶ ̶у̶д̶о̶в̶о̶л̶ь̶с̶т̶в̶и̶е говорил с Капибарой. Расспрашивал про его чемпионский матч с Жаскером. Он говорит, что даже и не пытался победить, потому что у Жаскера в саквояже, якобы, сидит карлик с манжетом, который всё время общается с духом Лейбница. Чушь полная. Рассказал эту теорию Вланке — только посмеялись с этого.

Но ещё Капибара сказал, что ему неинтересна шахматная корона, потому что он и без неё живёт полной жизнью. А я — нет. Говорит, что если бы я не был одержим игрой и разул глаза, то мог бы все эти двенадцать лет изучать по ночам с Вланкой новые позиции, но только отнюдь не шахматные.

Много думаю над этим.

Впереди ещё две партии, а мои мысли только об этом. Я буквально схожу с ума. Когда матч закончится, я определённо должен что-то сделать с этим.

♕ Заколдованная глава 2 ♛

шлюха

♔ Глава третья: окончание ♚

Это была самая изнурительная серия ничьих в моей жизни, но я чувствовал, что с каждым разом подбираюсь всё ближе и ближе к тому, чтобы найти ключик. После восемнадцатой партии я уже почти ощущал в воздухе скорый перелом. Но Жаскер не был бы собой, если бы не попытался совершить какую-нибудь провокацию. На этот раз он превзошёл сам себя. Вечером после игры он снова провернул свой старый трюк с демонстративным дефиле под руку с очередной дамой на одну ночь у меня перед носом. Но на этот раз он сделал это не абы с кем, а с моим ближайшим другом и секундантом — Вланкой.

Я уж не знаю, что он ей сказал или пообещал, но Жаскер, видимо, хотел полностью выбить меня этим из колеи. Напомню, что у нас с Вланкой были исключительно деловые встречи, так что удар по мне был гораздо слабее, чем задумывалось. Но это всё равно означало для меня болезненную потерю секунданта и редактора. Очевидцы говорят, что я на мгновение замер с открытым ртом. Но я всё-таки уже не был тем вспыльчивым юношей, что громил когда-то номер в Берлине. Я был зрелым рассудительным гроссмейстером и достойно пережил предательство. Если злость и была, то я выплеснул её всю без остатка за доской.

На следующее утро я играл чёрными. Я решил дерзнуть в дебюте и применил мою любимую защиту Дамиано. Конечно, чемпион не попался в школьную ловушку на четвёртом ходу, но впервые я заметил, как ухмылка передо мной дрогнула. Жаскер явно не знал это продолжение глубоко. Я сделал ещё несколько неожиданных ходов, заставляя его тратить драгоценное время на судорожный просчёт вариантов, и вот я уже владел инициативой в центре. К двадцать первому ходу я загнал его в такой дикий цейтнот, что его пешечная структура посыпалась, как фанерный домик во время оползня. Усатый Голиаф наконец-то капитулировал.

Я повёл в матче. На пресс-конференции мне рукоплескали. Уставшие от ничьих репортёры наконец-то оживились и не отпускали меня с вопросами битых два часа, чуть не затопча друг друга. Даже супруга императора лично заходила поздравить меня, хотя я и не смог разглядеть её лица, ослеплённый вспышками манжетов. А вот моего оппонента и любителя подкинуть газетчикам острого словца, наоборот, след простыл.

Однако пишь шампанское с красной икрой было ещё рано. Будь это обычный матч, я бы с лёгкостью откатал последний день на ничью и стал чемпионом, но по нашей договорённости, чтобы получить корону, мне нужно было побеждать с перевесом в два очка.

В двадцатой партии я играл белыми, но в Жаскера как будто вселился демон Турнепса. Он сушил игру и закрывался, как никогда раньше. На любое моё развитие, Жаскер навязывал размен или начинал повторения ходов. Мне пришлось пойти в очень рискованную атаку с двойной жертвой качества. Атака была сокрушительной. Я давил Жаскера весь миттельшпиль одними только лёгкими фигурами и даже вынудил его распустить свой пропотевший галстук-платок, но довести наступление до мата мне так и не удалось. В конце концов ему удалось выскользнуть из моего хвата, а при развязанных руках ему уже ничто не мешало спокойно реализовать материальное преимущество.

Я сдался не дожидаясь мата, и счёт в матче стал равным. Жаскер сохранил титул.

Кто знает, как бы повернулась шахматная история, если бы я так не рисковал в последней встрече, или если бы не согласился на дурацкое правило двух побед, но чемпионом я так больше и не стал.

С другой стороны, наш поединок произвёл на Жаскера такое сильное впечатление, что он больше ни разу не решился защищать титул. Конечно, старый прохиндей обставил это так, что его больше стала интересовать философия. Так что формально он ушёл непобеждённый, но корону ему пришлось в конце концов отдать. К сожалению не мне, и даже не Турнепсу, а уже следующему поколению шахматистов. Наше время прошло, и на смену нам пришли новые игроки, выросшие уже на анализе современных духов. Это молодые талантливые гроссмейстеры, которых я уважаю, но позвольте мне не упоминать их имён, поскольку мой рассказ был не о них.

♙ Примечание редактора ♟

История шахмат знает множество примеров великих противостояний, переходящих в личную неприязнь. Гениальные умы нередко настолько отдают себя игре, что начинают принимать происходящее вокруг уж слишком эмоционально, бросаясь то во взаимные обвинения, то в конспирологические теории. И перед нами, безусловно, один из таких случаев.

Но поскольку я являюсь не только исследователем шахматной истории, но также и непосредственным участником тех событий, а также потому, что до сих пор считаю Давида своим близким другом, мне бы хотелось оставить сразу несколько примечаний.

Во-первых, данные мемуары публикуются с разрешения родственников покойного автора.

Во-вторых, надо заметить, что мнение о Жаскере, как об искусном интригане, сильно преувеличено. Ведущие эксперты сегодня сходятся на том, что это был прежде всего блестящий шахматный теоретик, и только во вторую очередь — тонкий психолог, чувствующий соперника.

Что касается моей вышеупомянутой интимной связи с Жаскером, то это требует отдельного пояснения. Это была моя собственная инициатива. Дело в том, что во время чемпионского матча Давид поддался безумному суеверию, будто бы Жаскер носит в своём саквояже карлика, подсматривающего ходы на манжете. Было видно, что Давида это сильно беспокоит. По вечерам, когда мы с ним анализировали позиции, он никак не мог сосредоточиться. Буквально сходил с ума.

По прошествии стольких лет, я могу сознаться, что долгое время была безответно влюблена в Давида, а потому решилась на отчаянную авантюру ради него. Я действительно осталась на ночь с его оппонентом, но только для того, чтобы сфотографировать содержимое его саквояжа. Разумеется, никакого карлика там не было. Жаскер тоже был суеверным человеком и потому просто носил с собой на удачу все свои кубки и грамоты.

Я не предупредила Давида о своей выходке и это, к сожалению, положило конец нашей многолетней дружбе. Но зато он наконец-то собрался и победил в следующей же партии. Может быть это тщеславно, но я считаю себя немножечко причастной к этой победе. К сожалению этого не хватило для чемпионства. Но надо признать, Жаскер отстоял титул честно.

Наконец последнее, о чём хотелось бы сказать, это популярная теория о том, что Капибара, якобы, не просто комментировал матч, но был ещё и тайным секундантом Жаскера. И что они каким-то образом вдвоём разыграли некую интригу. Эта теория также относится к числу конспирологических, потому что Капибара, наоборот, помог нашей стороне. Именно Капибара подсказал мне, что же так гложет Давида.